Александр Бобров - Сила и трагедия таланта

29 ноября 2001 года, 15 лет назад, ушёл из жизни Виктор Петрович Астафьев
 

 

Вот какую трагическую предсмертную записку оставил в ноябре 2001 года Виктор Петрович Астафьев – выдающийся русский прозаик, детдомовец, фронтовик, автор изумительных и противоречивых произведений «Последний поклон», «Царь-рыба», «Пастух и пастушка», «Кража», «Печальный детектив», «Прокляты и убиты», вошедших в золотой фонд отечественной литературы, вызывавших (особенно последний роман) яростные споры. Остаётся загадкой и сама личность писателя...

В разгар ельцинизма Астафьев дал интервью бойкой сотруднице «Литературной газеты» Ирине Ришиной. Она спрашивает у Астафьева:

– А как вам кажется, в России может взрасти такое  явление, как русский фашизм? Вы говорите: «Наши фашисты», – значит, ощущаете их присутствие.

– А почему не может? В России так много прививалось всего противоестественного, в том числе и революция, которую пробовали прививать во многих странах, но удалось только у нас. Сейчас время обнажило, какие разрушительные её последствия мы претерпели. Есть такое русское слово «порча». Мы даже не понимали, какой порче подверглись… А старых дураков сейчас поманят: мол, дадим каши безплатной, вернём дешёвую колбасу вам, будем строить жильё, больницы, медицину безплатную получите. И они верят, и на площади бегут. Молодёжи там нет, слава Богу…

Теперь никто ничего не обещает, а в России выросло молодое поколение в целиком антисоветское время. Лучше оно стало? Избежало порчи? Мои дороги и впечатления от студентов говорят о другом. Лучше ли стала буржуазная, антисоветская российская литература для тех, кто любит книги Астафьева, Белова, Распутина? Риторические вопросы. На старости лет Виктору Астафьеву, как утверждают циничные авторы, либералы просто пообещали Нобелевскую премию, если будут соответствующие заявления и поступки с его стороны. Похоже на правду: как художник слова он её, безусловно, заслужил. Но чего-то не устраивало…

Конечно, на Нобелевку даже не выдвинули, но литературная премия покойного Александра Солжени­цы­на за 2009 год, например, была присуждена ушедшему в 2001 году Виктору Астафьеву. Вдова учредителя сказала, что оконча­тельное утверждение кандидатуры Астафьева Солженицын сделал незадолго до сво­ей смер­ти. И добавила: «Может, и правильно. А то получилось бы, что один великий писатель при жизни вручает премию другому великому писателю». Странно, когда литературная премия вручается через несколько лет после смерти писателя, не обделённого вниманием и наградами при жизни хоть в советское, хоть в антисоветское время. Напомним, что В.П. Астафьев – Герой Социалистического Труда, Лауреат Государственной премии СССР (1978, 1991), премии «Триумф» олигарха Березовского, Государственной премии России (1996, 2003 (посмертно, что вообще-то не принято было прежде!), Пушкинской премии фонда Альфреда Тепфера (ФРГ; 1997). Борис Ельцин лично патронировал его полное собрание сочинений. В ноябре 2002 года, через год после смерти, был открыт мемориальный дом-музей Астафьева в родном селе Овсянка, а 30 ноября 2006 года в Красноярске, уже при Владимире Путине, установили памятник Виктору Петровичу, похожий по силуэту на многочисленные памятники Ленину в развевающемся пальто. Есть даже памятник литературной героине – Царь-рыбе.

Произведения Астафьева уже принадлежат к безспорным художественным вершинам русской прозы ХХ века. Хотя и из него в конце жизни сумели сделать политикана. Как? Почему? – загадка в судьбе крупного писателя…

Кто говорит, что его подкосила переписка, спровоцированная Натаном Эйдельманом и вызвавшая ярость тех, кто захватил потом власть. Кто утверждает, что обещание Нобелевской премии, которая вручалась и Пастернаку, и Бродскому ясно за что, – взор и память застлало. Ну, а кто просто ссылается на трагический слом эпох, который отозвался в противоречивой натуре самородка вот таким макаром.

Осталось ощущение, что как при жизни Виктора Петровича, так и после его смерти, всё время тянут Астафьева на эту псевдоисторическую, либеральную панель. Думаю, что это одна из трагедий крупного русского художника слова. Знаю, что многие читатели «Русского Дома» резко не принимали публицистические суждения Астафьева ельцинских времён, включая рассуждения о Церкви: «Многие сейчас ищут опору в вере. В церковь потянулись. Но она нуждается в том, чтобы пыль с себя стряхнуть…». Я тоже печатно возражал ему. Ну, как мне, брату Героя, павшего при обороне Ленинграда, можно было промолчать на утверждение «весёлого солдата» Астафьева, что город на Неве надо было сдать немцам, да и жизни сохранить! Ну, сдать, а что с людьми-то сталось бы? Солдат должен понимать, что кормить их никто не собирался: уничтожили бы и затопили вместе с городом Ленина. Есть документы! Но говорить с ним было очень интересно. Помню, мы шли на съезд писателей СССР в Кремлёвском дворце по пустой площади. Съезд уже был в разгаре. Я задержался в редакции «Литературной России», а Виктор Петрович тоже припозднился – малость приболел, как сказали в кулуарах.

– Что с вами, Виктор Петрович?

– Да что с нами, русскими дураками, бывает? С Васей Быковым бурно встретились…

Виктор Петрович знал, что я занимаюсь фольклором, песней, читал мои публикации и даже по ТВ в «Русском Доме» видел, а потому стал горячо рассказывать: «Вот, на Алексея Суркова вдруг бочку покатили, а ведь он великую песню написал – “Землянку”. Не поверишь, она к нам на передовую по радиосвязи дошла. Её радисты напевали по цепочке, и я дальше передал без всякого аккомпанемента. Потому как стихи – пронзительные».
 

Неизменной любовью Виктора Астафьева оставался Николай Рубцов, чья поэзия продолжает набирать силу, звучать в новых песнях. В своей книге Юрий Ростовцев вспоминает о встрече Астафьева с актёром, который хотел сделать программу по стихам Рубцова, и наставлял лицедея: «Мы жили в Вологде очень интенсивно. Частенько в память о Николае Михайловиче сходились как бы на помин. Но не за рюмкой только. Читали его стихи. Каждый – своё заветное. Иногда за рамки выходили – два читали. Я обязательно – “Beчерние стихи”, которые люблю... Витя Коротаев порой брался даже за фрагменты поэмы про разбойника Лялю. Труднейший текст! Саша Романов – стихотворение “Тихая моя родина”. Потом ещё кто-то затевался. А Белов прежде всего – “Осенние этюды”. Как прекрасно он это читает! Восторг, упоение. Вася и себя прекрасно читает, если захочет, чего он желает, увы, редко. Это вам, актёрам, кажется, что мы плохо читаем. Нет, лучше автора – никто не прочтёт. Автор, читая свой текст, сразу улавливает пробелы, то, что он не сумел выразить. На лист бумаги попадает только отблеск, тысячный отзвук того, что в душе автора звучало. Слава Богу, если эти отблески упали пусть и не все, но в неискажённом виде. И он, автор, подсознательно – в голосе или в интона­ции своего чтения – доносит то частично недописанное, с чем не совладел как мастер. То есть он всегда выговаривается – при чтении – обогащённым текстом».

Такие откровения сочетались в Викторе Петровиче с искренними заблуждениями. Литературовед Виктор Шкловский ввёл при изучении творчества крупных писателей (особенно на примере Льва Толстого) парадоксальный термин – энергия заблуждения. Этой энергии было в Астафьеве – через край. Помню, лет тридцать тому назад мы встречали Виктора Астафьева и жену его, Марию Карякину, на Шукшинских праздниках, в июльском Барнауле. Писатель вышел из машины какой-то радостный, искренне обнялся с Валентином Распутиным, тепло поздоровался со всеми нами, поэтами, и нарочито громко сказал: «Ну, летели мы от Красноярска до Барнаула над южными сибирскими землями. Какой размах, какая плодородная силища. Глядел в иллюминатор и думал: отдать бы землю мужикам. Ну, попластались бы сначала – как без этого? Но потом-то всего было бы через край. Через десять лет урожаи бы не знали, куда девать!».

Прошло куда больше десяти лет, как «отдали», нарезали паи. Попластались, конечно, пограбили, растащили почти всё. И что? В те годы наших литературных праздников страна подошла к урожаям благополучных стран – тонна зерна на душу населения. Теперь этого нет, но продаём много! Сам он, конечно, как художник предчувствовал очень много. Так, предостерегающим образом нынешнего времени я сделал бы не «весёлого солдата», а браконьера из его «Царь-рыбы» – того, кто сам зацепляется за крючки, выпадает из лодки и продолжает не освобождаться, а всё больше запутываться в своей адской, смертной снасти. Похоже, к самоистреблению Россия и движется – в экологии, в экономике, в культуре. Спасительную роль могли б сыграть лучшие произведения Астафьева, но увы…

Не так давно Центральный библиотечный коллектор совместно с «Литературной газетой» подготовили каталог «Золотая полка», куда вошло 500 наименований художественных и просветительских изданий года. Эти книги рекомендованы для заказа библиотекам, они дают представление читающему миру о современной русской литературе. Так вот, больше всего заказов у книги в серии «Школьная библиотека» Василия Шукшина «До третьих петухов» – 22 библиотеки заказали 576 экземпляров, а книга Виктора Астафьева «Царь-рыба» – сильнейшая, на мой взгляд, повесть писателя, получила… ноль заказов. Такое на дворе время, которое сам Виктор Петрович невольно приближал вместе с либералами и сам же пострадал от него.

В 2001 году красноярская власть вдруг устроила публичную чехарду с добавкой к пенсии смертельно больного писателя. Речь шла о сумме всего в три с половиной тысячи рублей. Депутаты принимали решение по Астафьеву голосованием. Постановили: в персональной пенсии – отказать! Сам Астафьев денег ни у кого не просил, об этом ходатайстве ничего не знал, на его лечение просили другие. Потом многие спрашивали, в том числе и у главы высшей краевой власти Александра Усса (он сейчас, через 15 лет, прошёл снова в депутаты от «Единой России» – проверенные кадры!): как могло произойти такое? Мычали: тайное голосование. Тогда появилось открытое письмо деятелей культуры, критика в СМИ. У краевой власти было четыре месяца, чтобы исправить ситуацию, пока ещё был жив Астафьев. Не захотели ничего исправлять! А немного позднее краевые депутаты – подопечные того же Усса – проголосовали за назначение себе солидной персональной пенсии по возрасту. Посчитали, что достойны они и многочисленных льгот. Характерная примета времени! Вот об этом и написал без частностей Виктор Астафьев в предсмертной записке.

Александр Александрович БОБРОВ