...Конечно, без прогресса никуда. Но в искусстве лучший прогресс — это следование традициям. Европа оттого превознесла русский модерн, что уже пресытилась своими «выкаблучниками»..
НУЛЕВОЕ СОЗНАНИЕ У НУЛЕВОГО КИЛОМЕТРА
В Москве, при входе на Красную площадь, на гранитной брусчатке мостовой изображён знак. Это круг, на котором обозначены направления к сторонам света, и он означает нулевой километр автодорог Российской федерации. Знак как раз напротив Иверской часовни. Рядом Воскресенские ворота. Проходя в них, люди прежде крестились, Иверскую всегда посещали и перед дальней дорогой, и после неё.
Казалось бы, как хорошо сошлось: и знак — начала всех дорог, и Божия Матерь Иверская, дар Святой Горы Афон. Постоять, помолчать у этого знака перед странствием и зайти в часовню помолиться, свечку поставить...
Вот и проверьте на себе, пойдите к этому знаку и к часовне. Вы ужаснётесь. В знаке такое дикое языческое гадание. Тут люди становятся к нему спиной и бросают через левое плечо монету. Смотрят, как упадёт. Около знака пасутся сборщицы монет, которые гадающим советуют кидать деньги покрупнее достоинством, а друг с другом ссорятся из-за них.
Медные монеты по 10 и 50 копеек не поднимают, не поднимают и никелевый пятачок. А на монетах этих образ святого великомученика Георгия Победоносца. И по нему шагают грязные подмётки. Скажут, монетки не икона, да, так, но не будем же мы бросать фотографии родных людей, не будем ходить по ним.
Как всё это понять? Может, соотношение числа гадающих и числа входящих в часовню есть показатель числа верующих и всех остальных? Но нет, начинаешь спрашивать кинувших монетки, отвечают, что и в часовне были, и свечки ставили, но интересно и погадать. Всё-таки нулевой километр.
Тут же место работы ряженых «Ленина», «Сталина» и, Бог их простит, «Николая II». Это уже вовсе издевательство над историей. Но с ними фотографируются. Раз было холодно, и «Ленин» грелся в часовне. Заскочил «Сталин»: — Куда ты, охломон, скрылся? Иди, встань для композиции. Такие тут композиции.
МЕНЯ НЕ ПУСТИЛИ В ЦЕРКОВЬ
Да, именно так. Не пустили. И кто? Русские солдаты. И когда? В День Победы. Заранее собирался пойти на раннюю Литургию 9 мая. Встал, умылся, взял написанные женой записочки о здравии и упокоении, ещё приписал: «И о всех за Отечество павших», и пошёл. А живём мы в начале Тверской, напротив Центрального телеграфа. Времени было половина седьмого. Вся улица была заставлена щитами ограждения. За ограждением уже стояла боевая техника: современные танки, также и танки времён войны. Рёв их моторов мы слышали все последние недели на репетициях парада. Я подошёл к разрыву в ограждении. Но меня через него к подземному переходу не пустили. «Я в церковь иду». —«Нельзя!». — «Но я же в церковь, я тут живу, вот паспорт». — «После парада откроют». — «Милые, ещё до парада почти четыре часа». — «Отойдите». Вот так. Сунулся к переходу у Моссовета — закрыто. К Пушкинской — безполезно. Вот такие дела. И смотреть на всю эту боевую мощь не захотелось. Меня же не пустили, когда я шёл молиться, в том числе, и за воинов нынешних.
— Вы что, не православные?
— Приказ — не пускать!
Такие дела. Конечно, я вернулся. А всё ж горько было. Конечно, плохой я молитвенник, грешный человек. Но вдруг именно моя молитва была нужна нашей славной Российской армии?
Вот так вот. И смотрел парад по телевизору. Человек в штатском, без головного убора, называемый министром обороны, объехал выстроенные войска, ни разу им не козырнув, выслушав их троекратные «ура», подъехал к трибуне и доложил об их готовности к параду главнокомандующему, тоже в штатском, тоже обошедшемуся без отдания чести, ибо, как нас учили в армии, «к пустой голове руку не прикладывают».
Грянул парад. Дикторы особенно любовно отмечали в комментариях марширующих иностранцев. Потом проревела техника. А потом, прямо над крышами, понеслись самолёты. Некоторые неимоверной величины. Диктор сказал, что если бы они снизились ещё на десять метров, то все стёкла в окнах и витринах вылетели бы.
Потом горечь прошла. Цветы, ордена, дети, музыка. Что ж, значит, не заслужил я великой чести помолиться в храме о живых и павших. Встали с женой перед иконами дома и прочли свои записочки. И пошли на улицу, и ощутили, что Победа 1945-го достигла и нас.
МОЛОКО КИСНЕТ
Конечно, без прогресса никуда. Но в искусстве лучший прогресс — это следование традициям. Европа оттого превознесла русский модерн, что уже пресытилась своими «выкаблучниками». А так, модерн бездушен. Козе понятно, что это «выдрючивание» есть обслуживание своего круга. Но «свой круг» хочет постоянно расширяться и влиять на все круги, внаглую доказывает, что, например, картина «Чёрный квадрат» — это гениально (куб, вечность, тайна, безконечность, приход в Россию большевизма... всего наплетут), а Васнецовские «Три богатыря», «Алёнушка» — раскрашенные фотографии.
Ну, ладно. Всё это было. Эренбург, например, называл статуэтку, изображающую спокойного слона, пошлостью, а скульптурку слона в период половой страсти, поднявшегося на дыбы, задравшего хобот, гениальной. Всё им бури хочется.
Тот же «Чёрный квадрат». Дикость же. Для дураков. Но горланят, заставили испуганное правительство покупать эту черноту за миллионы.
Но расскажу о том, что было недавно и, конечно, нашими тэвэшниками народу не рассказанное. На стене были помещены репродукции картин Нестерова, Левитана, Куинджи, Малевича, Шагала, Кустодиева, Кандинского, ещё кого-то. Перед каждой поставлен столик, а на него — стакан молока. Молоко свежее, налитое из одной банки.
Вопрос: в каком стакане молоко скисло быстрее? Подсказать? Зачем, все и так сразу сообразили. Конечно, у «Чёрного квадрата». Всех позднее — у «Берёзовой рощи» Куинджи. Вспомним её радость, простор, свежее дыхание...
Ещё доказательство, показывающее не только пошлость, но и вред модернистов всяких. Коровы прибавляют надой, когда звучит классическая музыка и, соответственно, убавляют его при грохоте всяких тяжёлых и лёгких металлистов.
Птицы несутся лучше, цветы цветут, а не вянут, когда слышат, а они слышат, Чайковского и Глинку. То есть, коровам и траве понятно то, что не доходит до демократических искусствоведов.
НЕ О ТОМ ДУМАЮ
В старости я дожил до унизительного состояния постоянных с мыслей о том, где взять денег. Журналы, газеты, меня печа-хтающие, гонораров не платят, сами нищие. Может, тысячу в среднем в месяц «Русский Дом» заплатит — и всё. На радио, телеидении выступаю — ни копейки. Какие-то грошики подкинула пара сайтов, и всё. Последние книги не дали почти ничего.
Встоминаю: в советские времена я был как фабрика для своего государства — такие доходы ему давал. Например: выходит книга, тираж 50, 100, 150 тысяч, бывали и по 200, и по 300, по 500 тысяч экземпляров тиражи. Мне дают за авторский лист рублей триста, может, больше, тут сложная механика расчётов, — платили же. Мой гонорар был ничтожен по сравнению с деньгами, которые получали государственное издательство и государственная книжная торговля.
«Роман-газете» тиражи «зашкаливали». Допустим, стоит выпуск издания для читателей рубль, продали три миллиона журнала, автору пять тысяч — и гуляй! Но пять тысяч — это в те времена было очень неплохо: ибо картошки килограмм стоил десять копеек, семью на юг повезти, даже и с тёщей, можно было и за тысячу.
Так вот, теперь это же, пусть видоизменённое в области правления, государство оказалось очень неблагодарным. Я его озолотил, а оно меня обездолило. Пенсия ничтожна, хотя стаж у меня был 45 лет, мизерна. Стараюсь в сберкассу ходить за ней хотя бы месяца два-три, чтобы чего-то подкопилось. А на что живу? Сам не понимаю. Пригласили куда-то, читал лекции, чего-то заплатили, — так примерно. На шее у жены сижу. Тоже унизительно. Идёшь к внукам: «Дедушка, а ты что нам принёс?» И в самом деле хочется их всегда чем-то порадовать.
В тонком сне представляется вдруг, что я умер. Просыпаюсь, вначале в ужасе крещусь, а потом думаю: «Слава Богу, вот ведь как благотворно меня Господь поправил, вот ведь о чём надо думать, а ты о деньгах, да обидах на государство, оно столько раз уже умирало и отмирало, а Россия жива, жива твоя душа. Слава Богу!»
Владимир Николаевич КРУПИН