Война, если даже говорить о ней, как об огромной всенародной беде, страшна. Сколь же она ужасна по перенесённым испытаниям для отдельно взятой семьи? Особенно семьи, где царили любовь, взаимопонимание и забота друг о друге.
Эту историю поведал сын героя Валерий Михайлович. Михаил Никифорович Жавнерчик родился 1 января 1910 года в Бобруйске. По национальности поляк. Срочную службу проходил на Сахалине. А туда в 30-е годы многих молодых направляли по комсомольским путёвкам. Среди них была Вера Иванушкина, уроженка амурского села Гродеково. Молодые люди полюбили друг друга, поженились. Родилась дочка Лариса. В 1934 году семья перебралась на родину Веры, где родилась ещё одна дочь, Люся. А в январе 1941 года родился долгожданный сын. Всё было так хорошо, как только могла мечтать любая семья.
Война, если даже говорить о ней, как об огромной всенародной беде, страшна. Сколь же она ужасна по перенесённым испытаниям для отдельно взятой семьи? Особенно семьи, где царили любовь, взаимопонимание и забота друг о друге.
На фронт Михаил попал в звании сержанта командиром отделения в составе 148-й стрелковой дивизии на Орловско-Курскую дугу. Приказ о наступлении. Кровопролитный и жаркий бой. Жаркий не только по накалу военных действий — стояла необычайная июльская жара, когда солнце безжалостно палит и обжигает всё живое. Это было 23 июля 1943 года...
Михаил зачем-то носил до этого дня на ремне трофейную немецкую каску. А в этом бою и трофейную отстегнул, и свою с головы сбросил — жарко! Казалось, станет чуть легче дышать и глаза не будет щипать заливающий лицо пот вперемешку с пылью атаки и пороховым дымом от непрекращающейся стрельбы и взрывов. Что вот сейчас ещё рывок — и закончится тихой прохладой...
Разрыв немецкой мины отбросил Михаила с бешеной силой. Он почувствовал, как всё его тело пронзило острой болью, будто прошило множеством иголок одновременно, а лицо обожгло так, что он потерял сознание.
Уже позже, когда с передовой Михаила привезли в госпиталь в город Иваново, он припомнил ночь перед наступлением и утренний разговор со своим помощником украинцем:
— Слышь, браток, я нынче во сне на баяне играл. Но вот штука: играть-то я играл, а самого баяна не видел. Да и не умею же я на баяне! Что это, как думаешь?
— Думаю, Никифорыч, ранят тебя в бою, не иначе ослепнешь ты... А на баяне — это уж после играть научишься. Вот оно, значит, и не видел потому. Слышь, Никифорыч, я снам хоть и не верю, да только... ты того, на рожон не лезь. Хотя как тут уберечься, когда фриц попрёт?
В теле Михаила хирурги обнаружили 42 осколка. Несколько осколков удалось извлечь, но наиболее глубоко засевшие остались. Глаза были повреждены. Зрение восстановить было невозможно. Сон оказался пророческим.
«Накануне атаки, — вспоминает сын Михаила Никифоровича, — отец написал домой письмо: "Идут бои за Орёл, гоним фашистов на запад. Вот разобьём врага, и я вернусь домой, а 
декабре 1943-го мама получила письмо из Иркутского госпиталя, написанное незнакомым почерком. Сердце у мамы защемило от предчувствия большой беды...»
Из Иванова Михаил был переправлен на долечивание в Иркутский эвакогоспиталь, откуда и написал хирург: «Ваш муж находится в нашем госпитале, и скоро можно его забрать. Если есть возможность, то приезжайте за ним сами — он так просил. А нет возможности — тогда его привезёт сопровождающая сестра. Сам приехать не сможет: контужен, ослеп, оглох». «Можно представить, как подействовала на маму такая весть... Душили слёзы, но радость всё же была — ведь жив, жив! Мама поехала и забрала папу домой. Семья в ту пору жила в Благовещенске».
Никак не хотел смириться со своей слепотой Михаил Никифорович, его деятельная натура требовала быть полезным своей семье, своим ребятишкам, а ещё было неодолимое желание учиться музыке.
«Мама отвезла папу в Хабаровск, где он изучил азбуку Брайля. Стал читать и писать. А ещё — освоил музыкальную грамоту и... выучился игре на баяне. Отец хорошо играл мелодии песен, лихо подбирал плясовые, аккомпанировал частушечникам. Особенно душевно он играл "Турецкий марш". Возможно, музыка и вернула его к жизни: он помогал маме по хозяйству, стал столярничать. Смастерил детский стульчик, сделал кушетку и гардины, вешалку-шкафчик для одежды и обуви... В апреле 1945 года родилась у нас сестрёнка Валентина. А там и война закончилась — кажется, жить да радоваться: всё же вместе, в семье мир да лад».
Но война не отпускала Михаила Никифоровича: мучили осколки, здоровье ухудшилось. Из открытого рядом с правым глазом свища постоянно выходил гной. Удалить осколок с помощью магнита и пинцета не получилось у даже опытных микрохирургов Хабаровского госпиталя.
«Однажды (это было в моём присутствии), — вспоминает сын Валерий, — отец сидел на кушетке и вытирал платком рану. Вдруг как вскрикнет! Прибежала сестра Лариса, которой отец сказал, что зацепил платком что-то твёрдое, резкая боль — вот и вскрикнул. Лариса присмотрелась и увидела торчащий из ранки металлический уголок. Захватила его пальцами через платок и резко дёрнула. Как сказал отец, когда пощупал — это был бронзовый запал от немецкой мины, поэтому магнитом его невозможно было вытянуть. А вот пинцетом, наверно, потревожили, а потом его наружу вытолкнуло гноем... Да только недолго прожил отец после этого. На следующий год, 11 января 1952 года, он ушёл из жизни, измученный ранами и болями».
За тот бой на Орловско-Курской дуге Михаил Никифорович Жавнерчик получил боевой орден Отечественной войны, а после войны — медаль «За Победу над Германией».
С довоенной фотографии на нас, сегодняшних, смотрит красивый, сильный человек с мягкими чертами лица и удивительно ясным тёплым взглядом. Рядом белоголовые девочки-сестрички и жена: спокойная и счастливая семья. А эти фотографии уже послевоенные. На одной Михаил Никифорович играет на баяне. А на другой — в военной форме и с маленькой дочкой Валечкой на руках. Глаза, если не знать, кажутся неудачно прикрытыми, будто моргнул не вовремя... Орден, выправка, сильные руки, прижимающие малышку, — мужественный человек, заботливый отец семейства...
Да, ему удалось пережить войну, дождаться Великой Победы. Но какой ценой!