Перестройка и демократия как способ дальнейшего уничтожения России набирают обороты. Врагам нашего спасения ненавистна русская культура, и особенно наша любовь к России. И тут им будет абсолютно безразлична национальность любящих её.
До осени 1968 года я вовсю писал и печатался. Пропивая в «Сандунах» свои гонорары, мы обычно шутили: «Старики, а ведь мы — писатели. — И после паузы хором: — Но неплохие!».
А осенью 1968-го на ходу, в метро, открыл свежий номер журнала «Новый мир». Увидел оглавлении: «Бухтины вологодские завиральные». Конечно, начал с них, ибо у вятских с вологодскими историческое противостояние. Когда в вятских лесах нет белок, значит, вятский лесник проиграл их в карты вологодскому.
На первой же станции я выскочил из вагона, помчался наверх. Мне надо было где-то приткнуться, чтобы остаться одному. То, что я начал читать под землёй, меня потрясло. Примерно такое же потрясение, с годами исчезнувшее, было при чтении «Одного дня Ивана Денисовича». Но там была политика, сенсация, разоблачение. А на них далеко не уедешь. Здесь же было всё настолько просто, всё такое пережитое мною, моей роднёй, моим народом, и написанное с такой лёгкостью, с таким юмором, обличающим высочайший талант, потому я читал, забывая дышать. Вцепился в журнал, боясь, что он исчезнет, как приснившийся. Дочитал и поднял голову: оказалось, я сидел у подножия памятника Пушкину.
Я понял, что жизнь моя, как писателя, закончилась. Писать после вот этого, написанного не мною, было безсмысленно. А ведь прочёл о том, свидетелем чего был сам. Сам испытал все эти издевательства над народом в послевоенные и в «кукурузные» времена, гонения на Церковь, давление идиотской идеологии марксизма-ленинизма, снос деревень, высокомерие и хамство номенклатуры, видел нищету людей и их незлобие, их терпение и объединяющую всех нас любовь к Отечеству. Да, был «уже написан "Вертер"» и всякие «штуки посильнее "Фауста" Гёте», но до «Вологодских бухтин» им было как до звёзд. Там была литература, здесь жизнь.
С боязнью и трепетом начинал читать «Привычное дело». И недавно, спустя сорок лет, перечитал. И вновь, как при первом прочтении, разревелся, когда прочитал о том, как Иван Дрынов сидит у могилы жены Катерины и потрясение и безропотно спрашивает: «Катя, ты где есть-то? А я вот, а я вот, Катя...» И горе пластает его на холодной земле. Ни разу не посмел я спросить Василия Ивановича Белова, как он писал эти строки? Думаю, он и не помнит. Думаю, многие страницы его прозы написаны за него Ангелами.
Счастлив я, имея в этой жизни брата во Христе Василия. Счастлив, что жил во времена создания его великого «Лада» -этой поэмы о России, о русском народе. Это подвиг, равный «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля и «Поэтическим воззрениям славян на природу» Афанасьева. Даже больше. У Афанасьева всё-таки очень силён элемент язычества, а у Белова всё освещено Фаворским сиянием христианства.
Помню трескучую зиму 1979-го, когда впервые приехал в деревню Тимониху. Тогда же начал снимать родину Василия Ивановича его друг Анатолий Заболоцкий. Мороз был такой, что не могли завести машину. Ходили за кипятком на ферму. Баню топили. Ту самую, о которой есть знаменитое стихотворение «По-чёрному топится баня Белова», и из которой когда-то в ужасе выскочил японский профессор, крича: «Тайфун!». Тогда же я с размаху, выходя из дверей, треснулся головой о верхний косяк. Вскоре «приложился» к нему и Анатолий. Василий Иванович, огорчённо охая, всё приговаривал: «Да что ж вы это все о косяк-то трескаетесь? И Передреев, и Горышин, и Горбовский, и Женя Носов. Личутин же не треснулся. И ни Абрамов, ни Балашов». — «А Астафьев трескался?». — «Он вас поумнее, заранее нагнулся». Когда в Тимониху, эту священную мекку русской литературы поехал Распутин, я предупредил его насчёт косяка. Он поехал, вернулся. — «Ну как?» — «Ну как иначе, надо ж было "отметиться"».
Помню гениальный ответ Белова на мои хвастливые слова. Мы сидели с ним, и я, раздухарившись, заявил: «А ведь я, Василий Иванович, тебя перепишу». Он посмотрел и серьёзно спросил: «От руки перепишешь?». Слышите, нынешние молодые? Займитесь. Это будет великая школа. Не всё же Чехову лермонтовскую «Тамань» от руки переписывать.
Вообще зря сейчас замолчали и не обсуждают роман Белова «Всё впереди». На него тогда так торопливо набросились, так вульгарно и примитивно истолковали, будто в нём речь идёт о грядущей схватке евреев и русских. Если бы только так. Конечно, евреи, как всегда, как люди попредприимчивей, настригли с перестройки побольше купонов. Но благодаря им и русские зашевелились. Но всё это видимый, верхний и безвредный для основ жизни слой. На самом же деле всё сложнее и страшнее.
Перестройка и демократия как способ дальнейшего уничтожения России набирают обороты. Врагам нашего спасения ненавистна русская культура, и особенно наша любовь к России. И тут им будет абсолютно безразлична национальность любящих её. Ты не хочешь променять Родину на общечеловеческие ценности? — умирай! Для тебя Христос дороже жизни? — умирай! Для тебя русская земля не территория, а мать-сыра-земля? — ложись в неё. Вот что такое — всё впереди.
Так кто же спасётся? И как спастись? Но об этом к следующему юбилею Василия Ивановича Белова.
Владимир Николаевич КРУПИН