Собирая третий гуманитарный конвой в Донецк и Луганск от нашего дачного посёлка работников интеллигентных профессий, обнаружили, что часть груза тяжела и объёмна: запорная арматура и колосники для котельной детского дома, велосипеды, самокаты, беговелы для детдомовцев и ребят из интерната. Но всё удалось разместить, и поехали. Пять машин, семь человек. Все друзья или родственники. Среди нас есть врачи.
«Песня свободы»
Выехали в четыре утра под проливным дождём, который закончился далеко за Воронежем. Прямо перед «границей» оторвалась выхлопная труба у жигулёнка. Жигулёнки эти, на последнем издыхании, очень нужны на «территориях»: новых машин там мало, и купить их не на что. На первой СТО, куда мы зарулили, нас послали по известному адресу, на второй разрешили заехать на «яму» и подвязать трубу на место самим. Ура, едет даже лучше, чем было!
Без труда прошли КПП, тут записывают паспортные данные, как на настоящей границе. Просят посмотреть машину.
К вечеру добираемся до Луганска, ужинаем с профессором-анестезиологом в ресторане. Жалуется на снижение качества образования врачей, отсутствие мотивации у студентов и ординаторов к учебе. Всё это знакомо по остальной России. Ему кажется, что это локальная проблема. Нет – глобальная.
Ночуем две ночи на раскладушках в помещении при храме в центре Луганска. Есть кухня, большой стол – комфорт. Спрашиваем батюшку, как тут начиналась война в четырнадцатом. Оказывается, расстреливали жителей с самолётов. Противостояние началось с двухстволок, но боевое оружие быстро появилось. В основном тут казаки действовали, разборки были в стиле боевиков и незабвенных 90-х. Ни власти, ни полиция, ни армия не справлялись, хотя вели себя предельно жёстко. Кто-то загнал на рельсы около аэропорта машину с зениткой. Расстреливающие народ самолёты заходили вдоль «железки». И вдруг там оказалась зенитка, которая в упор разбила самолёт. Летать и стрелять по людям перестали.
Потом появились «люди в чёрном», всё стало быстро устанавливаться, бандитов ликвидировали, возникло самоуправление. Собственно то, что имеем сейчас.
Утром едем по детским домам в Перевальное и Антрацит. В интернате Перевального выгружаем колосники, запорную арматуру для котельной. Тут живут примерно 200 детей, многие – потерявшие близких на войне. Очевидна проблема с введением наших цифровых сервисов, бухгалтерии – ничего этого раньше не было, а штрафы уже действуют. Не знаю, правильно ли это.
Из Перевального хорошая дорога перемежается с её отсутствием. На асфальте в некоторых местах появилась насечка от гусениц, и, когда едешь на скорости, появляется характерное пение. Подобное пение бывает на бетонных дорогах, где специально наносится неровность, чтобы не превращать покрытие в стекло. О появлении «песни асфальта» передал в рацию. «Это песня свободы», – заметил в эфире коммодор нашего конвоя с позывным Сорок три. Позже встретились мы с «песней свободы» ещё раз, проезжая по дороге в пяти-семи километрах от линии соприкосновения где-то под Донецком.
«Приезд людей с “большой земли” – как глоток воздуха»
Долго едем по петляющей бывшей асфальтовой дороге. Её не ремонтировали лет тридцать точно. Вот лучше бы не было на ней асфальта: огромные ямы с отвесными краями. В деревеньке с крутыми поворотами под девяносто градусов, где из-за заборов не видно ничего, вдруг медленно выехал БТР.
Дорога довольно узкая, передняя машина нашей колонны метнулась на обочину, остальные – следом. У БТР обзор только вперёд, для улучшения кругового обзора в люке торчит голова командира. Он презрительно оглядел джипы – «понаехали тут» – и гордо, как в замедленном кино, поехал дальше.
Техники в Луганске и вокруг него много, очень много. В городе снуют туда-сюда КамАЗы с людьми, тягачи с танками, тащат гаубицы, мелькают «тигры». Про «козлики» и «буханки» и говорить не приходится. На стоянку у большого торгового центра, куда постоянно подъезжают военные машины в Столовую № 1, зарулила машина с открытыми окнами, из которых неслось от сабвуфера какое-то «тымс-тымс-тымс».
Мирная жизнь провинциального города, если бы это неслось из легковушки, а не из нависающего над обычными машинами военного «Урала».
В детском доме «Аннушка» в Антраците дети страшно обрадовались велосипедам и педальной машинке. Понятно, что быстро сломают, но эти минуты счастья имеют собственную ценность. Здесь детей немного, они все дошкольники, нередко – при живых родителях, лишённых родительских прав.
На следующий день на площади под памятником Ленина и перед фасадом разбитой швейной фабрики, в одном из промышленных городков недалеко от Луганска в сторону Бахмута и Лисичанска, состоялась встреча с политруком полка. Он лихо подрулил на запылённом уазике. Сюда, почти совсем на линию соприкосновения, уже приезжала бригада артистов из Москвы с предыдущими конвоями, о чём с благодарностью политрук вспомнил. Улыбчивый такой мужик, служил в Сирии на похожей должности, тоже обеспечивал политинформации и встречи с артистами. Говорил об огромной важности таких встреч: выполняющие задачи на линии соприкосновения месяцами варятся в собственном котле, для них приезд людей с «большой земли» – как глоток воздуха. Им важна любая поддержка. Даже просто сказать:
«Мы вами гордимся» – важно. И не надо особенно искать правильные слова, говорить про Родину и патриотизм: проще, спокойнее, человечнее.
Ещё когда мы ехали «туда», стороной прошли три вертолёта: два боевых и между ними – Ми-8. Рассуждаем, что пошли кого-то вывозить: Ми-8 садится, забирает груз, в это время боевые его охраняют. Оказывается, наоборот: Ми-8 – для возможной эвакуации лётчиков боевых машин, если тех подбивают. Через полчаса группа вернулась, прошли прямо над нашими головами.
Дебальцево, которое проехали краем, не произвело впечатления разрушенного. Только выщербленные фонари уличного освещения говорят о плотности огня, который был тут несколько лет назад. Уже почти десять лет
прошло.
«Вся “доктрина” оказания помощи прошлых лет приказала долго жить»
Дальше движение наше – к фронтовым линиям соприкосновения. Встреча в центральной районной больнице одного из разрушенных бомбёжками городков за Донецком. Сюда мы везём большинство наших грузов. Среди них – несколько десятков собранных в Москве аптечек. Обезболивающие. Да много всего.
Больница была и до перестрелок в состоянии полуразрушения, а тут прилёты были, и все деревья вокруг укорочены пролетавшими снарядами. Ветки висят. Хотя прошло уже больше года. В больнице располагались военные структуры и подразделения, из-за этого по ним стреляли.
Кабинет, в котором нас принимают, – бывшая операционная, в которой даже бестеневая лампа не снята, висит над письменным столом. На тумбочке книга о П. Судоплатове и молитвослов. Стены посечены осколками, вырваны большие куски штукатурки. Окно – свежевставленный стеклопакет. ЦРБ сильно пострадала при обстрелах. Сейчас фасад закрыт новыми панелями, заменены все окна, сделано крыльцо, пандус, построен новый корпус. Внутри большого ремонта не видно. Всё чистенько, но старенько.
На Украине был взят курс на закрытие поликлиник, сокращение центральных районных больниц. Как и у нас.
Бездумные рекомендации пришли с Запада. Закрытие не предполагало ничего, кроме врачей общей практики. Но нельзя за год воспитать таких специалистов, нельзя их поселить в существующую систему здравоохранения Семашко, не изменяя самой системы. Всё это в Донбассе буксовало, о чём раньше с горечью нам рассказывали врачи.
Врач-доброволец с Дальнего Востока работает тут на птичьих правах, координирует деятельность гражданской и военной медицины. Мелькнуло подозрение, что местные медики частично покинули «поле боя» безвозвратно, и теперь надо как-то восстанавливать медицину, в том числе – силами добровольцев.
Стали горячо обсуждать проблемы, к нам вскоре присоединился начальник специального эвакогоспитального медицинского подразделения, осуществляющий весь объём хирургической помощи практически на передовой: полостные операции, операции на лице и шее, головном мозге – Медицинского отряда специального назначения (МОСН).
Не говоря уже про простые остановки кровотечения. Очень изменился характер войны, и, соответственно, вся «доктрина» оказания помощи прошлых лет приказала долго жить.
Мы все помним, что генералы готовы к прошедшей войне.
Не стало медсанбатов, полковых медицинских пунктов.
Обсуждаем, как должна выглядеть эвакуация. Когда-то к «золотому часу» – оказание адекватной помощи спасает подавляющее число раненых или пострадавших – было добавлено мною понятие «золотые сутки»: до 80 % не получает декватной помощи и погибает, если далеко эвакуировать.
Плечо эвакуации должно быть коротким. Конечно, наши представления об эвакуации и оказании помощи несколько наивны, но тем не менее мы их задаём. Например, как вытаскивать непосредственно с поля боя, из-под огня. Были когда-то давно машинки «ЛуАЗ» – они невысокие, водитель мог водить их лёжа, так, что его вообще было не видно. Была лебёдка и специальные волокуши, парочку которых «ЛуАЗ» мог вытащить. Машины той нет уже очень-очень давно. Всё сознательно уничтожалось, как и всякие иные перспективные разработки СССР. Странно, что удалось сохранить уникальную, первую в своём классе «Ниву». Недавно видел видео с БПЛА, который может затащить раненого на специальный транспортёр на себя, как на спину.
С поля боя раненых накапливают в непосредственной близости от места ранения. Далеко их не потащишь, метров 100-200 максимум. Задаю вопрос про волокуши – как их вытаскивают. Оказывается, крепят на бронежилеты на спину карабины, за которые можно прицепиться и тащить. Волоком, но без волокуш. Странно, простейшая механизация процесса была бы полезной.
Это так называемый «нулевой этап»: собрать раненых в одном месте. А дальше могут использоваться и санитарные автомобили, которых, как стало понятно, практически нет, или бронетехника. Хотя официально создано много всяких авто, даже на базе той же «Нивы». Есть и «буханка» – основное надёжное средство.
Нулевой накопитель – это место, где раненые могут провести время до тех пор, пока их смогут забрать дальше. Обычно – не меньше 3-4 часов. Чаще всего располагают где-нибудь под кустами, кронами деревьев, чтобы с дронов нельзя было заметить. Человек пять – нормально, восемь – уже много: заметно, жди прилёта. А ведь ещё и помощь надо оказывать – остановка кровотечений, противошоковая и обезболивающая терапия, иммобилизация конечностей.
Основная травма – минно-взрывная, это уже стало общим местом. И, соответственно, под неё необходимо всю помощь выстраивать. Причём, у одного раненого может быть повреждено взрывом сразу несколько конечностей.
А значит, расход жгутов – в среднем 2-3 на одного раненого.
Уходит в прошлое положение, что у 80 % раненых были тяжёлые ранения груди и пневмоторакс. Во-первых, бронежилеты сильно защищают, во-вторых, огнестрела гораздо меньше. Тем не менее актуальны иглы с клапаном для прокола груди и специальные клеящиеся повязки на грудь, которые «собирают» и воздух, и кровь. В стандартных боевых укладках таких нет.
Перед отъездом в Москве мы общались с донецкими коллегами по вопросам индивидуальных аптечек. Те, что есть, – абсолютно неадекватны. Сейчас все собирают аптечки под себя. При этом военные инструкторы обучают пользоваться именно штатной.
Проблема! Хотя натовские укладки тоже неидеальны. Ну и жгуты – надо иметь несколько разных, в частности – классический Эсмарха, так как не всегда получается наложить турникет самому. Все тут ходят с несколькими жгутами в карманах.
«Красный крест – отличная мишень.
Туда прилетит обязательно»
На дорогах видели КамАЗы с написанной цифрой «300» и приделанными на бортах маленькими синими крестиками. У кого-то красные, но не больше сантиметров десяти.
На вопрос «Почему?» ответили: красный крест, особенно на машине или здании, специальная мишень. Туда прилетит обязательно. В глубину, в тыл тратить высокоточные дальнобойные ракеты не будут, а на передовой вполне могут навести миномёт или стрельнуть из танка. Кстати, номер «груз 200» имеет официальное происхождение. А вот все остальные – устоявшийся сленг, фольклор.
Делаем фотографию врача с передовой, а он вскакивает со стула с требованием немедленно удалить фото. Удаляем, конечно. Врач отслеживает, чтобы и из корзины удалили, объясняет: за врачами идёт охота. Они – специальная цель.
Что-то в этом мире перевернулось. Какая уж там «благородная профессия» – мишень для киллера. Вычисляют даже на поле боя по санитарной сумке с красным крестом. И не приведи Господь блиндаж обозначить на крыше крестом: прилетит точно. Как, кстати, вычисляют и накрывают журналистов. Причём с обеих сторон, будем справедливы. Раньше звание врача было индульгенцией, а теперь, похоже, ближе к приговору.
В отношении переливания крови. В госпитале первого уровня кровь переливают много и часто. Что неверно.
Правда, соглашается врач с передовой, он своих подчинённых отучил переливать кровь до приезда в эвакуационный центр. А гражданский врач так вообще налетел коршуном на доктрину НАТО и американских военно-морских «котиков»: там до сих пор всем предлагается направо и налево переливать кровь «универсальной» первой группы. Анахронизм пятидесятилетней давности. Так можно только на тот свет отправлять.
Жалуется, что нет специалистов, не хватает реаниматологов и анестезиологов. А где же их взять, когда и на гражданке нет этих врачей. Заодно вспоминаем, что уже минимум два десятка лет врачи выпускаются без военной кафедры и являются рядовыми. Теперь после института нет военно-учётной специальности – врачебного ВУСа, и врачей при мобилизации отправляли стрелками или миномётчиками в пехоту. Никаких отговорок не принимали. Сказано – мотострелком, вот и иди. Чиновника в военном комиссариате это не касается, у него план.
«Наверное, так было в Сталинграде»
Заезжаем в Мариуполь. У нас сюда тоже несколько посылок. Блокпост, как и при въезде в другие населённые пункты. Дома многие разбиты, раскурочены многоэтажки.
Следы боёв остаются. Слева при въезде – завод Ильича, говорят, его частично хотят запускать. В некоторых местах улиц – пустые пространства: разрушенные дома уже разобрали, будут строить новые. Доезжаем до «Азовстали».
Завод – много километров в длину. Зрелище грандиозное, жуткое. Взорванный бетон, вздыбившееся железо. Наверное, так было в Сталинграде. Мост сейчас ремонтируют, сделан временный. Стоит на путях сгоревший пассажирский поезд, груды искорёженных машин. Описанию всё это не подлежит. Ясно, что выкурить оттуда украинских военных реально было нельзя. Только какими-то «политическими» методами. Да и то: недели за две до нашего приезда, в июле 2023 г., из подвалов вышла группа военных, просидевшая там год. Белого цвета. Но еда и вода у них были. Для разбора этих завалов потребуется очень много времени. Тем более, там наверняка куча неразорвавшихся снарядов, мин.
Ужинать садимся в ресторане на улице в прямой видимости знаменитого теперь на весь мир Мариупольского театра. Даже наш беглый и непрофессиональный взгляд подтверждает: театр был взорван, в него никакие ракетыснаряды не попадали. Нет ни одного отверстия в стенах, которые говорили бы об обратном. Рядом полно обстрелянных зданий, так что есть с чем сравнить. На одной улице бросилось в глаза, что все здания по одну сторону имеют пробоины, а на другой стороне – нет ни одной. Иначе говоря, не было на той улице военных действий. А повреждения зданий – есть.
По центральной улице – непрерывный поток трейлеров.
Возможно, это колонны из Крыма и в Крым. К нам в кафе подошёл «ждун», которому мы привезли посылку от родственников из Москвы. Рассказывает, что у него сгорела одна из нескольких квартир и за неё не дают компенсации. Работает в немецкой компании, плавает по несколько месяцев на корабле. Даёт понять своё осторожное неудовольствие происходящим. Говорит, что сейчас в городе едва ли половина от жителей, которые были раньше. Некоторое липкое ощущение от общения с ним осталось.
Выехали на приморский бульвар, променад. Вечер воскресенья, полно народа, гуляют, работают кафе, стоят у пирса яхты. Всё очень мирно…
Огромная стройка, в первую очередь – дороги. Это правильно, так как дороги на Украине всегда отличались низким качеством. Мы не попали в район, где массово строятся новые дома, но строителей видели даже в воскресенье.
Ночевать едем в Донецк, в гостиницу, где располагалась миссия ОБСЕ. Такие «честные» ребята, видели только то, что надо, и не видели в упор ничего другого. На асфальте написано что-то укоризненное в их адрес, мол, ваше молчание – это чьи-то смерти. Наивные. Эти деятели на службе, их задача вредить, а не помогать.
Поутру съездили в Киевский район города, куда ежедневно прилетают снаряды. Там разрушенные дома и почти нет жителей. За мост к аэропорту выезжать не рекомендуют – простреливается. Да и растут на нём теперь деревья.
Делаем на местном телевидении репортаж по развитию в регионе дистанционной медицины для восполнения её доступности. И в обратный путь.
Уже на трассе «Дон» встаём в пробке. Под Воронежем немного поспали в машине и утром были дома.
Павел Петрович МЕДИК