В первый раз я приехал в Москву после окончания 9-го класса средней школы в 1973 году. Помню, как со старшим братом гуляли по парку «Кусково». Большое впечатление произвели царственное служение владыки Питирима в Елоховском соборе, посещение Центров старообрядцев на Рогожском и Преображенском кладбищах. Всё было необычно – метро, музеи, памятники архитектуры, огромные магазины.
Усиленная подготовка к поступлению в институт – детальная проработка учебников истории. В институт, конечно, на исторический факультет. Сдача экзаменов за среднюю школу. Были провальные моменты с физикой, на
тройку сдал. В итоге средний бал у меня был всё-таки довольно высокий.
В Москве жил троюродный брат, намного старше меня. Брат был преподавателем истории в каком-то вузе, коммунист. Первые месяцы после поступления в институт я жил у него. Он был довольно авторитарный человек, проверял всё. Если что-то спрашивал, а я не знал, то начинал раздражаться.
Потом он меня устроил в общежитие.
Однажды приезжает утром, а мы спим.
Я с нательным крестом. Он ко мне, разраз – и снял крест. В первые месяцы после поступления в институт я садился в троллейбус и ехал по Москве, высматривал храмы. Посещал, в основном, Елоховский собор, особенно в праздники. В общежитии на ул. Космонавтов на ВДНХ, в первой комнате, куда меня поселили, жили кубинцы, темпераментные. Я там был ни к селу, ни к городу…
Один из старших студентов сжалился, взял меня в свою комнату. Молился, где придётся, даже в туалете. Вечерние и утренние молитвы приноровился вычитывать наизусть по дороге. Потом переехал на квартиру к бабушке Александре Никифоровне на Таганку, на Малую Коммунистическую.
Где-то в храме я её нашёл. Четвёртый этаж красного кирпичного дома. Мы с ней жили в одной комнате, без занавески. Бабушка за жильё брала небольшие суммы, мы часто вместе с ней молились. Вспоминаю её с теплом.
Здание института – это бывшие Бестужевские женские курсы. Две большие аудитории для лекций плюс 50-я аудитория для расширенных семинаров на втором этаже, большая площадка с бюстом Ленина. Можно было наблюдать комсомольскую элиту, члены которой потом стали крупными бизнесменами.
На лекциях в институте не хватало живой истории, слишком много говорилось об аграрных отношениях, социальном расслоении, классовой борьбе и т.п. От такого подхода становилось невыразимо скучно. Для подготовки к семинарским занятиям нужно было ехать в «Историчку» (Историческую библиотеку), выстаивать здесь большие очереди, готовить материал по аграрным отношениям в Древнем Египте или анализировать какой-нибудь законодательный акт Средневековья.
Не хотелось – легче было списать у тех немногих, кто это делал, в частности, у Ильиной Людмилы (после окончания института она работала в музее Ленина.
Однажды здесь она провела для меня экскурсию). В «Историчке» я прочитал некоторое количество книг, в частности «Историю Петра Великого» Устрялова.
Лекции студенты посещали нерегулярно, контроль за этим был слабым. Пару раз во время лекций делали перекличку, но это мало что дало. Фото опаздывающих на лекции вывешивали в вестибюле (однажды там оказалось и моё).
На старших курсах я стал ходить только на особо интересные для меня лекции.
В институте между преподавателями и студентами не было близкого контакта. Ректора института я видел только один раз – на одной лекции в его кабинете. С деканом факультета вообще ни разу не общался.
В преподавании был перебор с темами социально-экономического плана в ущерб живой истории – чувствовалось загнивание позднего социализма – поздний брежневизм.
Марксистско-ленинская идеология не могла наполнить духовным содержанием, душа томилась, жаждала большего. Официальная идеология ветшала, вырождалась, она была не в состоянии охватить всё многообразие проблем, стоящих перед личностью. Не отвечала на вопросы о цели и смысле жизни, не давала утешения в скорбях, поддержки в испытаниях. Она рассматривала личность как винтик госмашины, духовно обедняла человека. Несмотря на политику разрядки, существовал железный занавес. Огромная очередь на американскую выставку в Сокольниках говорила сама за себя – коммунистический режим не мог конкурировать с Западом в плане качества и многообразия «товаров народного потребления» – как тогда говорили.
Большим упущением в институтские годы было то, что не было равномерного и систематического чтения учебников.
Когда наступала сессия, начинался аврал. За несколько дней было невозможно проработать огромный материал.
Параллельно лекциям много читал, перечитывал классику – «Войну и мир», например. Выбор духовных книг был небольшой. Посещал Дом научного атеизма на Таганке. Здесь читал Библию, прочитал дневник о. Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе» и другие духовные книги. На старших курсах вышел на духовного писателя Пестова, брал книжки у него, в частности, Исаака Сирина. Помню, как я неудачно пытался добиться в «Историчке» выдачи журналов «Америка» и книг наших религиозных философов.
На старших курсах хотел писать работу по истории – о роли Церкви в годы войны. Сказал об этом преподавателю. «Нам по шапке дадут за эту тему», – ответил он. Так я и не написал эту работу…
Тяготила разобщённость, неспособность к самоорганизации, должной взаимопомощи у славянского большинства. Немало было тех, кто выпивал.
После окончания института общение некоторое время сохранялось с землячкой, уроженкой Донбасса Валентиной Хопричковой, и москвичом Владимиром Лавровым (ныне он доктор исторических наук). С ним мы иногда пересекаемся на разных общественнопатриотических мероприятиях.
Ещё до института было намерение идти по духовной линии, институт рассматривал как переходную ступень.
Перелом был после 2-го курса к резкой аскезе с постом, к ещё большей уединённости. Одному студенту-соседу показал однажды церковный календарь, так он после этого несколько недель был внутренне раздражён.
После 2-го курса обозначился курс на монашество. Повлияла, в частности, поездка в Почаев. Архимандрит Виктор (Мамонтов) (+ 2016 г.) из Рижской епархии тогда был преподавателем литературы у нас в институте. С ним было знакомство, беседы. Он рекомендовал посетить Почаев. Учась в институте, был там два раза. Однажды даже госэкзамен по научному коммунизму на тройку завалил из-за спешки – хотел скорее поехать.
Основным утешением была возможность безпрепятственного посещения храмов – небольшие инциденты при этом «не делали погоды». Стал очень интенсивно ходить в храмы на вечерние службы, акафисты: в понедельник – прп. Серафиму Саровскому у Ильи Обыденного, во вторник – «Споручнице грешных» у Николы в Хамовниках, в среду – мч. Трифону на Рижской, в четверг – «Утоли моя печали» у Николы в Кузнецах, в пятницу – «Нечаянная радость» опять у Ильи Обыденного. Я посетил (и не по одному разу) все тогдашние 46 московских храмов, был любителем престольных праздников и архиерейских служб.
Старался регулярно читать «Журнал Московской Патриархии», брал его у о. Александра Торопова из храма Петра и Павла за Яузой. Был там пономарём, там же и исповедовался у о. Александра (сейчас он в храме Пимена Великого). Кое-что из самиздата перепадало: д-р Моуди «Жизнь после смерти», «Отец Арсений» и др.
О. Александр в какой-то степени мой первый духовный отец. И о. Алексий Шишков (впоследствии схиигумен Рафаил, +2018 г.) – он в том же храме служил. В Петропавловском храме началось значительное углубление моей духовной жизни – литургия, причастие. Апостол читал, шестопсалмие, каноны, часы, пономарил, со свечой выходил – всё там, в этом храме…
Общался с иеромонахом Павлом (Лысаком), известным духовником, которого из Лавры убрали. Он жил на квартире, масса людей к нему приходила. В основном он молился в Кузнецах. О. Всеволод Шпиллер его прикрывал. С о. Павлом я сблизился, стал к нему наезжать домой на исповедь. Было такое духовное общение.
Сам он из Винницкой области. В конце концов его посадили на один год. «Кто хочет найти, найдёт», – так он отвечал тем, кто спрашивал, как его найти.
На выбор моего монашеского пути особенно повлиял о. Амвросий (Юрасов), когда я приезжал в Почаев.
Запомнился такой истаивающий облик его. Жил о. Амвросий в угловой комнате, где всегда был полумрак, а он виделся мне таким светоносным, с проницательным взглядом. И я тут, студентик в галстуке откуда-то приехал… Помню его знаменитые экскурсии миссионерского плана. О. Амвросий это иногда вспоминает: «А этот мальчик что здесь делает?» – «Хочу быть монахом!» За час до вечерней службы о. Амвросий проводил общие исповеди. Все те примеры, которые потом вошли в его книгу «Яко с нами Бог», я уже знал наизусть благодаря посещению общих исповедей.
Помню, как послал родителям рубль со стипендии – «первый трудовой рубль» – это очень умилило их.
Студенческие годы явились для меня хорошим трамплином для интеграции в жизнь столицы. Для всестороннего развития в Москве были все условия. Но главным в студенческие годы было приобщение к церковной и интеллектуальной жизни.
Игумен Кирилл
(САХАРОВ)