В моё хозяйство в Вологодской области приехал настоящий американец – в гости. В настоящую глубинку – 220 км от Вологды на север. Этот человек – Клинт Трентон с Аляски – путешествует по миру, а предки его – русские эмигранты. Он ищет свои корни в глубине столетий и особенно интересуется культурой Русского Севера.
Кое-как говорит по-русски, а я – немного по-английски. Мы познакомились в интернете и сразу нашли общие темы. Спустя полгода я уже встречал его на вокзале в Вельске, в снежную метель он вышел из вагона московского поезда без секретаря, адвоката, флагов и прочих атрибутов своей страны. Внешне он не похож на местных, но окончательно идентифицировать гостя я смог только после того, как он заговорил с сильным акцентом: «Андрэ, я выходить в Вельске и думать, что это твой хутор». Я, конечно, узнал его – по ранее присланной им фотографии, но всё же удивился. Вообразите и вы: по ступенькам вагона спускается этакий пятидесятилетний верзила под 2 метра, волосы длинные, как у хиппи, черты лица крупные, ноги негнущиеся, рот с непременной улыбкой на фоне безупречно отбеленных зубов.
Пришлось начать с гостем культурную программу, сразу же отправились в краеведческий музей, где американец много фотографировал и особенно – символы, напоминающие солнцеворот. В Вельском музее, уверен, его запомнили надол-го: такой педантичности среди наших соотечественников не встречается. Ему давали подробные справки по всем вопросам, даже закрытие музея по такому случаю пришлось задержать на полчаса. От активного перевода у меня болел язык.
Также в день приезда были осмотрены все достопримечательности: вокзал, торговые центры, гостиница, дом культуры, почта, городской суд, он не поленился зайти даже в редакцию местной газеты. Затем поехали на моей машине в деревню – за 40 километров. Началась страшная пурга: направление дороги я угадывал только по редким вертикальным палкам на обочине. Несколько раз выходил, чтобы сгрести снег с фар и задних габаритных огней – для безопасности движения. Американец всё это время тихо сидел в машине, для него такая погода была привычной. Но не для нас, местных: тут никто не помнит такого дня за последние пятьдесят лет. Небольшое расстояние мы ехали 2,5 часа, да так и не доехали до моей усадьбы –
полноприводная машина-джип не могла пробиться через заносы. Ещё минут сорок мы поднимались в гору у самой деревни, утопая в снегу по пояс. Всё это время Клинт рассказывал, как они преодолевают снежные заносы у себя дома: оказывается, в его краю у всех есть мотонарты и вездеходы на гусеничном ходу, с GPS-навигатором и радиостанцией на ультракоротких волнах.
Прибыли в моё хозяйство в Боровичиху – незаслуженно забытую деревню Верховажского района Вологодской области. С живописной возвышенности поражает воображение далеко открывающийся обзор – и восстанавливаемая церковь в Сметанино, и огни соседней деревни Макарцево. Общались с американцем по-разному, в том числе через компьютерный переводчик – сидя в одной комнате, напротив друг друга. Его особо интересовали деревни – как они есть и то, что осталось: символика, наличники и прочие знаки, оставшиеся от предков.
Все сведения он аккуратно записывал – вносил в ноутбук и наговаривал в диктофон. Жил в гостях он с неделю: посещал баню, помогал кормить скот, доить коз и коров, заниматься с техникой, вытаскивать машины из сугробов трактором. В общем – нормальный человек. Пятидесятилетний Клинт много рассказывал о том, как устроено у них и где он бывал, что видел, приглашал к себе. На Аляске живут в основном компактно, общиной. Американские фермеры самого северного штата с суровым арктическим климатом активно развивают сельское хозяйство. Этому способствует как глобальное потепление, так и удешевление технологий для теплиц. Держат домашнюю птицу, свиней, коров и коз, сдают молоко и масло на небольшие молокозаводы. Все при деле, каждый отвечает за свой участок работы. Вообще, со слов Клинта Трентона, Аляска активно развивается, и у них много людей ещё помнят русские слова. Но и это история не нова. Название ей – кооперация. Хотя у нас в России это слово стало почти ругательным.
На следующий день мы путешествовали в окрестностях Боровичихи, и американца заинтересовал природный кратер – Карбовая яма. Аномальные явления, возникающие рядом с этим малоизученным местом, непредсказуемы. Периодически сюда приезжают экспедиции исследователей из Москвы и других городов России. Мой американец наснимал на камеру материала, кажется, на всю жизнь.
Американцу в гостях очень понравилось. Особенно когда я показал его в соседней деревне – был организован стол и общение. У меня снова болел язык от переводов. Оказалось, что на Аляске много молодёжи. Мы обсуждали и проблемные вопросы, к примеру, такой. В моём краю молодёжь не хочет «порхаться в навозе» и «рвать жилы» на ниве фермерства. Но не будем говорить за всю молодёжь. Кто хочет в города – пожалуйста; а вот я знаю с десяток достойных людей, которые с удовольствием бы переехали в деревню. Опытные люди обучаются быстро. Что ж здесь плохого? «Это очень хорошо», – сказал американец. «Если бы это имело массовый характер», – добавил я.
И в Штатах, и у нас идея фермерства не умерла, она перспективна. Но этим людям надо помогать или хотя бы не мешать.
На третий день я повёл гостя на заболоченное озеро с «плавающими» на поверхности кочками. Предложил исследовать странные места Верховажского района, а таких мест в окрестностях несколько. Примеривши на свои ноги-лыжи мои сапоги-бродни 47-го размера и вооружившись американскими радиотехническими приборами, ранним весенним утром международная экспедиция в составе двух заинтересованных человек вышла на разведку. Теперь американец справедливо может утверждать, ссылаясь на собственные глаза и уши, что задача выполнена: «Сам видел, сам слышал, не ведаю, как жив остался!» Не стану утомлять читателя описанием того, как долго и трудно искали исследователи само место. Скажу самую суть. По пути нам встретились местные жители, и по просьбе Клинта я спросил у них, не страшно ли жить в аномальной зоне?
– Мы не боимся, а другие пускай пугаются, – хитро пересмеивались меж собою местные жители, показавшие направление на озеро (дорог тут нет), – авось не захотят к нам нос совать. Мы и со своими-то фермерами не совладаем никак, нам пришлых не надобно…
Пришлось приложить усилия, чтобы на джипе подъехать не к озеру, а только лишь в лес, ведущий к нему: нечего и думать проехать через последние пару километров по «расквашенной» земле без намёка на дорогу. Пройдя пару километров по лесу, мы оказались на озере. Всё было гладко, как на ладони. Другой берег выглядел так же плоско. Среди пожухлых травинок, кустарника-сушняка, оставшихся с прошлого года, да квёлых, пригнутых деревьев перед ним расстилалась поляна, залитая водой. В некоторых местах выступали дрейфующие кочки-поплавки, которыми, на первый взгляд, можно пользоваться в качестве средства для переправы. К сожалению, стоять на кочках долго нельзя, потому что, как только Клинт вставал на такую кочку, она медленно погружалась в воду и затем, освобождённая от его 100-килограммового веса, всплывала нескоро. Казалось, что если он постоит на дрейфующей кочке хотя бы десяток секунд, то не сможет допрыгнуть до следующей кочки и вернуться назад по старому пути тоже не сможет, и единственное, что ему останется делать, – прыгнуть в воду и утонуть. Вместе с моими сапогами. Наблюдая всё это, я испугался за него. Но американец был непреклонен.
Он успел сделать уже десяток шагов по дрейфующим кочкам. Время от времени тонкой металлической тростью с лёгкостью протыкал мох, пробуя глубины. Очередная кочка выдержала его поступь, но вдруг что-то довольно громко забулькало, так воздух выходил из потревоженного озера, и ноги моего гостя начали погружаться в воду. О ужас, подумал я… Предусмотрительно взятый шест помог американцу: он опёрся на него и вытащил ногу, затем другую, и уже снова скакал по дрейфующим кочкам…
Световой день шёл к концу, нужно было экономить время для обратной дороги. Уже имел место результат: если допустить, что «аномалия» всё-таки была где-то под водой, то американские приборы для её обнаружения были непригодны. Металлоискатель безнадёжно «фонил». Складывалось впечатление, что кругом под водой были разбросаны то ли золотые слитки, то ли металлические дуршлаги. Нечего было и надеяться среди этих завалов с высоким содержанием железа и небольшим фоном радиации определить местонахождение эпицентра аномалии. Мы отъехали от озера усталыми и довольными. В деревне уже ждали нашего возвращения. Стол снова был накрыт со всеми причитающимися по русской традиции гастрономическими аксессуарами.
Надо заметить, что пьёт американец немного, позволяет наливать в стакан значительно меньше, чем известные мне соседи. И почти не пьянеет. Говорит, что сказывается особый дух Аляски, где пьют часто, но очень маленькими порциями, буквально напёрстками: так согреваются и стимулируют мозговой штурм для решения насущных задач. Ещё меня удивило то, как он перед каждым приёмом пищи читал краткую молитву. Это располагало.
…Всё-таки много общего обнаружилось у нас – на границе Вологодской и Архангельской областей и на американской Аляске. Меня, впрочем, поразила не только эта найденная общность, но и педантизм, внимательность к деталям, желание впитывать наш и делиться открыто своим опытом хозяйствования, а также отношение к делу. Качества, которые очень заметны у американского фермера с Аляски Клинта Трентона. При общем удовольствии решено было продолжить визиты и обмен опытом.
Через 15 дней после отъезда нашего друга-исследователя российских аномалий я получил электронное письмо, выражающее восторг тем, как понравилась ему поездка в русскую деревню. Что ж, с этим не поспоришь: гостеприимство было оказано на высшем уровне. Даже промокшие американские ноги не подмочили репутацию приглашающей стороны.
А у вас бывали случаи восхищения иностранцами природой и культурой Русского Севера?
Андрей Петрович КАШКАРОВ