Священник Георгий Осипов о пользе спокойного рассуждения, доверии Богу и рыбалке
Советчик из меня плохой. Когда меня однажды спросила взволнованная знакомая: «Как же теперь жить, если хочешь спастись?» – я не нашёл ничего лучшего, как мрачно пробормотать: «Только не как я». С тех пор вопросов сильно поубавилось. С одной стороны, оно и спокойнее.
Но тут совет требовался точно. Сказать, что Мишка был расстроен – не сказать ничего. Горечь, возмущение, гнев и оторопь:
– Слушай, этот «православный» меня просто обворовал. Семью без денег оставил. Обещал заплатить за работу, которую я выполнял в течение полугода, а потом, что называется, «кинул», да ещё глазки круглые выпучил: «Ты что, не знаешь, что ты работал во славу Божию?!» О как. «Во славу Божию» – это, оказывается, даром, да ещё и постфактум, да ещё не я решаю, а этот гражданин. Мало того: ограбив семью, лишив меня заработка, он начал клеветать на меня, слухи распространять всякие. То ли алкаш я, то ли наркоман, то ли вовсе шпион иностранный, и не берите его, граждане, на работу. А найти её и так трудно. В общем, подсудобил мне радости. «Калашников» есть? Будь другом, одолжи.
– Ты пагубно универсален, – отвечаю, пытаясь найти время для размышления и шуткой хоть немного разрядить тревожную обстановку. – Странно, что твою биографию ещё не пытались в светло-синие тона раскрасить, сейчас это модно.
– Как это не пытались? Вовсю! «Калашников», спрашиваю, есть?
Нет, так не пойдёт. Не то чтобы патронов жалко, хотя и это тоже. Но лучше всё-таки подходить к этому делу с холодным рассудком, чистыми руками и горячим сердцем, по словам ещё одного устроителя безплатных работ. Там, правда, масштаб был пошире: вся страна радовалась, трудясь в поте и крови. Успокоить надо друга, а то ведь и правда печально всё закончиться может – носи потом передачки, а я ленивый.
– Съезди в Горицы, тут недалеко, – говорю. – Там в монастыре священник есть, отец Георгий. Честное слово, он лучше в таких делах разбирается: и старше нас с тобой, и, что уж говорить, поумнее будет. Вы бы с ним поговорили – точно поможет. По крайней мере успокоишься, а когда спокойный, то многие трудности решаются, по себе знаю. Да и красиво там просто. А красоты нам ой как недостаёт.
Вздохнул, проворчал что-то, но поехал. С неделю отсутствовал.
Вернулся – даже взгляд другой. Можно даже сказать, помудревший. А то и добрый даже. То есть сегодня об АК-47, похоже, говорить не будем. Да и нет его у меня, открою эту маленькую тайну.
– Мишка, колись: как провёл это время?
– На календарь смотрю: вроде бы всего неделя прошла, а такое впечатление, будто пару лет вдали от всего этого провёл, от городов ваших.
– То-то я слышу, ты «окать» стал. Как с отцом Георгием поговорили?
Тут Мишка приосанился и начал рассказ.
– Что, приехал я в Горицы. Нет, сначала в Кириллов, это километрах в пяти. Дай, думаю, пешком пройду до села – далеко ли. Дорога снежная, укатанная, пружинистая. Светло, лес кругом, волчьи следы на снегу. Я ходу чуть прибавил, понятно. Прихожу в монастырь – стоит на берегу Шексны, скромный такой. Из труб дымок идёт, коты горделиво перекатываются у крыльца. Коровы, слышно, тоже есть. Куры кудахчут где-то. Потом сказали, что и павлины предусмотрены – летом туда туристы толпами ходят. Мне, понятно, не до павлинов, и я с ходу так спрашиваю, где, мол (здравствуйте, конечно), батюшка Георгий. На меня посмотрели, за стол усадили, горячего хлеба дали, а потом обедом накормили. Так, говорят, хоть на человека похож стал немного. А отец Георгий – во-он там сидит: на льду у лунки. Рыбалка потому что. Щук много и жереха, так его, заядлого рыбака, теперь вряд ли от лунки оттащишь: всё свободное время на реке. Если хочешь, иди к нему – там и поговорите, только негромко. Валенки с галошами дали, куртку тёплую, я и пошёл.
Сидит мужик с бородой. Молчит, насупился. Вдали ещё пара таких же. Найди среди них священника. Стою, переживаю. Глаза поднимает: «Добрый день. Как понимаю, вы священника ищите. Так это я, протоиерей Георгий. Давайте поговорим, только, прошу вас, тихо: природа не любит суеты и шума. Да и душе они вредны». И глаза-то, главное, добрые. Я и вывалил ему свои беды. Сначала чуть не вопил от злости и гнева, но потом, знаешь, как-то успокоился: то ли от его внимания не только к лунке, то ли от величественного спокойствия вокруг, то ли от всего вместе. Но было ведь ради чего вопить, согласись: когда ты становишься жертвой подлости, обмана, да и клеветы в придачу, не обрадуешься. Я и ору что-то вроде: «Как Бог таких уродов терпит? Почему не обрушит на них огненный дождь или хотя бы землю под их ногами разверзнет, а они бы все и сдохли?» Бедный отец Георгий. Хоть и в плотной ушанке, а вопли-то слышно. Потом выпрямился и тихо так говорит:
– Садись рядом. Возьми бур, сделай лунку. На тебе удочку. Подумать надо.
Сидим метрах в двух друг от друга. Он спрашивает:
– Помнишь, кем был евангелист Матфей до своего апостольства?
– А как же: мытарем. Таможенником, приспешником оккупантов. Гаишником-взяточником, оборотнем в погонах, продажным чиновником-оптимизатором, хранящим награбленные народные деньги в офшорах на Кипре, имеющим дачку в Лос-Анджелесе, и прочая, и прочая, если на наши радостные реалии перенести.
– Эк ты его. На всякий случай уточню: как ты думаешь, взывали ли люди, пострадавшие от тогдашнего мытаря, будущего апостола, к Богу о каре, долженствующей, по их убеждению, обрушиться на голову Матфея?
– А то!
– И почему же Бог, уж точно не остающийся равнодушным к бедам людей, медлил с карой? В чём причина, по-твоему?
– Не знаю. Верно, в том, что Бог знал, кем Матфей может стать, если оставит мытарство. У Него другой взгляд на время, похоже.
– Вот теперь давай разбираться. Матфей стал тем, кем и должен был стать, то есть самим собой: святым. Это стало возможным после его встречи с Христом, которая полностью изменила, преобразила его жизнь. Было бы это возможным, если бы Бог сразу и немедленно удовлетворил жалобы людей, я не уверен. Да, у нас, у христиан (к нашему стыду, христиане мы так себе, раз есть повод для таких вопросов, да мы сами таким поводом и являемся), часто буквально гремит вопрос: «Куда Бог смотрит? Почему злодеи благоденствуют? Почему Он их не наказывает?» Ты помнишь житие апостола Матфея?
– Так себе. Помню, что он с проповедью до Эфиопии дошёл и там мученически скончался.
– Да, его мучили по приказу тамошнего правителя Фулвиана, страшно мучили. Но после того как апостол погиб, сам Фулвиан раскаялся и стал христианином, а потом епископом.
– Об этом я не знал. И что?
– А то, что плохо мы верим. И не верим в то, что Бог лучше нас умеет распоряжаться временем, мягко говоря. Только на примере жития апостола Матфея мы видим, как долготерпелив и многомилостив Господь, в отличие от нас, скорых на суд и расправу. Почему Бог не наказал Матфея, когда он был мытарем, злодеем-мироедом? Да чтоб нам, маловерам, показать, как может измениться человек. Почему Господь не наказал Фулвиана, который так истязал евангелиста? Да потому что хотел нам, маловерам, показать, как из жестокого мучителя человек может стать примерным епископом.
И вообще, Церковь знает множество примеров того, как Господь верит и доверяет человеку. Тут и апостол Павел, бывший гонитель Церкви, тут и апостол Петр, трижды отрекшийся от Христа, и много других, от древних времён по сию пору.
– Повезло нам с апостолами, я смотрю.
– Ты, это, в зеркало глянь при случае. О, стоп: клюёт! Спокойно, спокойно. Так. Подсекаем! Тяни! Тяни, тебе говорю, криворукий! Есть! Поздравляю: неплохая щука. Клади на снег подальше от лунки.
– Батюшка, а ведь апостолы тоже рыбаками были.
– Ага, только рыбалки на льду у них там не устроишь. Сравнил, тоже, Галилейское море какое-то с Шексной нашей. Продолжим разговор.
Да, не все злодеи преображаются, и это страшно. Как, кстати, страшно смотреть на кончину тех, кто не раскаялся, не употребив на пользу себе данное Богом время, – как священник, могу многое рассказать, но, честное слово, это вызывает ужас. Не все преображаются… Но и не все добрые люди остаются такими до конца. Вспомни, как Холмс говорил об одном из злодеев в нашем прекрасном фильме: «Бывают такие деревья, которые сначала растут как полагается, но потом искривляются. Так и некоторые люди». Думаю, иногда он прав. Жизнь – штука многогранная и наполнена примерами того, как злодеи становились праведниками, а праведники – злодеями. Тут только, в отличие от флоры, всё зависит от человека, за ним последнее слово. Вспомни «Лествицу» преподобного Иоанна. Вспомни последнее слово распятого со Христом разбойника.
– Разбойник не призывал на головы всяких гадов огненный дождь. Он каялся. Сам за себя. Вывод: в этом моём конкретном случае дать место гневу Божию, дать Христу возможность Самому разобраться с моими обидчиками?
– Думаю, да. Если сможешь, то и пожалей, помолись за них. Трудно, понимаю. Главное во всём этом – нам самим не роптать на «несправедливость» Божию, не возмущаться Его долготерпением, а учиться у Него и долготерпению, и снисхождению к огрехам других, и вере, и доверию ближнему, потому что без этого мы никогда не сможем полюбить. А в этом случае в Царствии Любви нам делать будет нечего.
Словом, всякий раз, когда окружающая действительность вновь и вновь будет выжимать из нас вопрос к Небесам, вспомним слова Божии к Антонию Великому: «Антоний, внимай себе, а остальное – судьбы Божии».
– Какой из меня Антоний, уж тем более – Великий…
– Да и рыбак ты не очень. Но ничего: главное – пытаться, честно пытаться.
Вот так мы почти целую неделю с отцом Георгием рыбу и ловили: говорили, обсуждали, иногда и спорили. Простил я того человека. И, слушай, я убедился, что священники – преемники апостолов. Не только в смысле рыбалки. Кстати, рыбы столько наловили, что семье на месяц вперёд хватит, до конца поста. Да ещё и священник поделился. Хочешь щуку? Своих порадуешь.
Пётр Михайлович МИХАЙЛОВ