Представить себе жизнь северной русской деревни без таких, как семья Паничевых – Павел Иванович и Нина Фёдоровна, – думаю, сложно. Потому что именно такие люди сохраняют то русское, что ещё в нашей деревне осталось, делают её способной к сопротивлению всевозможным «оптимизациям» – будь то материальным, будь то, увы, духовным.
Трудолюбие, о котором можно только мечтать на любом предприятии, воспринимается ими совершенно естественно и без «стахановского» надрыва: «С детства работать приучены – вот и работаем всю жизнь. Ничего тут особенного и нет». Любовь к людям, готовность прийти на помощь в любую минуту – это с молоком матери впитанное главное условие жизни в селе: «Не помочь нельзя, тем более – соседу! Сегодня ты ему поможешь, завтра он тебя спасёт... Ну как же без этого-то?!» Они не «трубят» о своём Православии – христианство у них в крови, что они и доказывают всей жизнью, смиренно, без гнева неся крест всевозможных невзгод, бед и печалей, которых за долгий век свалилось на них огромное количество.
Каждый раз, когда встречаешься с этой семьёй в их чистом, уютном, всегда на совесть прибранном доме, получаешь ещё один кусочек для драгоценной мозаики. «Там, где не рады, век не бывай, там, где рады, не учащай». А поскольку Паничевы гостям всегда рады, то мне очень нравится время от времени заезжать к ним в село Пески, на берег Кубенского озера, – это в Вологодской области. Всегда чай, знаменитый кубенский рыбник, варенье и ещё что-нибудь из печки. Попробуй встать из-за стола «непоетым» – обидятся. Хотя Паничевы не любят обижаться, они предпочитают прощать и молиться. Даже за тех, кто был или становится виновником их испытаний.
Нина Фёдоровна, бывший учитель сельской школы, – находка не только для филолога, интересующегося северными наречиями. Её истории, искромётные замечания, добродушные обличения приносят душе и радость, и добрую печаль, а иногда и стыд за себя. Она говорит больше, чем Павел Иванович, тот предпочитает отмалчиваться, но чувствуется прекрасно, что последнее слово в большой семье Паничевых – всегда за ним. На «ты», «попросту», к Павлу Ивановичу уж никак не обратишься – только почтительно: чувствуются и авторитет, и благородство, вполне обоснованные.
И в этот раз я заехал в Пески с радостью: что-то расскажут старые добрые знакомые? Встретили как обычно – с объятиями.
– Чего – деревня... Сейчас уж соседи умерли, дом пустой, сыновья разъехались. Здесь-то сколько народу зимой? В пяти домах. Половина деревни пустая, разве что летом тот край дачники занимают. А тут всё по одному, вот мы двое да Павла Ивановича брат Валентин, там трое, дочка ухаживает за ними, девяностолетними. Да и закрыты дома на замки.
– Многие держат скотину?
– У нас нет скотины ни у кого здесь.
– Была же раньше...
– Да была скотина, мы же держали по две коровы, по четыре телёнка, сколько овец у нас было, 40 штук раз выпустили весной! Ведь надо было детей учить, пятеро было, и все в аккурат подросли, один за другим. А у нас сейчас и скотины-то – два петуха да десять куриц. Мы одного петуха точно скоро нарушим, а то дерутся больно.
– Нина Фёдоровна, а расскажите лучше про ваш храм, может, утешит. Почему церковь освящена в честь преподобного Антония Великого, ведь название церкви для вашей местности редкое?
– Понятно, утешит храм. Церква всегда утешает. Название редкое, дак это легенда такая ходила, что когда-то по озеру приплыла икона Антония Великого сюда, и вот в 1260 или в каком-то году построили здесь деревянную церковь, а потом деревянная церковь сгорела. Это уж потом каменный большой храм построили. А так – приплыла икона Преподобного, ну, значит, храм в его честь и назвали, всё правильно.
Затопляет тут ведь. Однажды у нас до самой до горушки была вода, у нас в огороде лодки стояли, вот. Супруг меня на работу возил прямо по дороге, на лодке. И сама ездила. Привяжу там ко столбу лодку, приду вечером – обратно домой на лодке. Всяко лучше, чем в Венеции в этой.
– А часто в храме проходят богослужения? Раньше ведь как минимум раз в месяц литургия была. Прихожан-то, сам понимаю, немного, но службы были. Да и из городов к вам заглядывали – многие любят храм преподобного Антония Великого. Красивый, на берегу озера.
– С него и колокол даже в советское время не сняли: служил в непогоду – путь рыбакам указывал с озера домой. Четверть века назад у нас возобновились службы. Бывало, приедет батюшка Василий Павлов, Царствие ему Небесное, литургию мы отслужим, молебны были, панихиды. С отцом Василием так хорошо было – он многих к Богу привёл. Потом ещё сюда и дети стали ездить, лагерь устраивали на берегу озера, тоже очень помогали церкви – что-то работали, чистили, на службах помогали. Всем ещё нравилось в колокол-то звонить. Я старостой была. А сейчас так получилось, что храм наш ничейный.
– Почему?
– Приехал новый настоятель из той церкви, сказал: «Далеко ездить, это нам не очень-то...»
– Нерентабельно?
– Да, а какое там «рентабельно»! Двенадцать человек всего прихожан в нашей церкви.
– И что?
– Дак а чего: мало выручки, нет её! А откуда выручка? Всё одни пенсионеры!
– А храм разве существует ради выручки?
– Наверное! У них дак так, мне показалось. Мы-то что! Нам бы служба, да и ладно: нам исповедь нужна, литургия, причастие. Что есть, мы всё принесем в храм! А какие у нас тысячи-миллионы... Так что отказались от нас новые священники. Выручают другие – кто откуда приедет, всё старые, ну, «старой школы», которые не за деньги, не за отчёт. Нам-то главное, чтобы служба хоть раз в месяц была, да и на исповедь сходим. Мы же готовимся – пора готовиться в другой мир, скоро уж... Годы... Была бы служба!
А год для нас хороший был: всё у нас хорошо, дома всё в порядке, дети живы-здоровы, работают, все внуки растут, у нас и радости в этом году: две правнучки родились. У вас-то тоже много?
– Не, у меня пока трое.
– Трое, дак вот, тоже невелик ещё. А у нас вон сколько! У нас пятеро правнуков. Да девять внуков, десятый вон на кладбище уже. Десять было. Жаль, что почти все живут в городе. Двое – дома, два сына. Один – в охотхозяйстве, охотоведом, Валерьян, а второй – в школе. Вчера – ничего: гоняли-гоняли, так никого и не убили, еле ноги домой приволок...
– Кого гоняли?
– А лосей. Лоси да кабаны...
– А волков сейчас нет?
– Есть, вчера тоже были, появились волки.
– Так получается, что самое-то главное, доброе, которое в этом году было у вас, – это появление новых правнуков, здоровье и радость детей и внуков, ваше собственное и супруга вашего, Павла Ивановича. Получается гораздо интереснее, чем всякие там «пугалки» по телевизору.
– Да, очень радуемся и за всех молимся. Мы так стараемся, чтобы не унывать, не стонать – дак и силы придаётся. Не смотрим по телевизору, некогда. Новости посмотрим...
– А не стонать сложно получается! Вот телевизор включаешь, и там такой стон! Такие страсти-мордасти, что ужас просто!
– Не обращаем внимания на них, чего там они говорят это!
– А как вы не обращаете – как получается?
– Дак получается как-то…Чтобы не унывать, надо помогать другим, наверное. Без этого нельзя, доброта – она спасает мир. Чем мы будем добрее, тем будет мир добрей. Так что мы помогаем. Я и дома сижу, а всё равно мне не утерпеть, чтобы кому чего не снести. Вот соседка, 90-й год, одна, у неё тоже несчастье, сноха вот умерла, 56 лет, четыре с половиной года лежала, инсульт был... Дак как её не проведать? Надо проведать. Всё так-то ничего, год прошёл, слава Богу.
– Бывало хуже?
– А всяко бывало. Жили-то тогда бедно. Вот работала в школе, дак всё ночами в интернате первые годы-то. Пешком, по телефонным столбам да в резиновых сапогах длинных на работу ходила. Преподавала, перешла в интернат, а в интернате с трёх до десяти, всё ночами, дороги не было – из сапог выльешь воду да опять идёшь. Я фонарик возьму, «летучая мышь», всё ветром задует. Ещё ладно, муж такой – спасал. Всяко было, жили. Иду, кричу: «Где ты идёшь»? Вижу – по лесу идёт. Потом фонарики-то появились, а сначала ничего не было.
Сама я родом из Усть-Алексеево, под Великим Устюгом. Сюда уж на работу приехала, в 1954 году. Вот когда-то на День учителя меня приглашали в школу учителя все наши, так я там рассказывала про свою жизнь – удивлялись! Пригласили, я такая довольная, все слушают, рот раскрыли, а я рассказываю и плачу, и всё, как я приехала, рассказала. А приехала – как? Мне тогда двадцать четыре было. У меня один стакан да ложка, да простынь была, мне сестра дала, да чемодан большой, и сейчас на чердаке хранится как память. Ладно, меня учителя не оставили: «Нина Фёдоровна, покупай, чего тебе надо, бери денег-то взаймы, потом отдашь»! Даже в школу первый день идти – и то не в чем было. Мария Васильевна Козлова была, мы в Кубенском вместе купили мне кофту. Всё выправилось, это всё с Божией помощью, будешь просить, дак всё будет.
Сейчас в церковь не ходят. Да тут некому ходить-то, один у них Андрюша остался, больше нет детей-то.
– А как быть-то теперь с храмом, я не понимаю?
– Неизвестно... Вот мы-то и переживаем, хоть бы нам дожить, чтобы нас хоть отпели в нашей церкви! Нас с Павлом Ивановичем венчал в нашей церкви ещё батюшка Василий.
– Столько горя кругом, столько трудностей – как и избавиться, не знаешь!
– Да ведь, Пётр Михайлович, можно жаловаться, плакать, возмущаться, гневаться всяко, а по-нашему никогда не будет, мы уж убедились. Чего думаешь, а никогда по-твоему не будет всё равно. Как Господь пошлёт – мы вот на этом всю жизнь строим. Стараемся и всё, как-то молишься, тебе Христос и помогает. А что дальше – как Бог даст, на всё Божия воля.
– А как так получается: столько несправедливости, а вы не обижаетесь, никого не осуждаете, почему так?
– А не знаю, чего обижаться: грех же.
– Себе дороже?
– А чего, конечно, дороже! Обижаться, дак оно потом же на тебе и будет. Осуды да пересуды – много ли ума-то надо... А потом и получаешь: сам дурак, да ещё и согрешивший. Нет, никого осуждать нельзя! Слава Богу за всё!
Пётр Михайлович ДАВЫДОВ